Мир захлебнулся от дождя, запузырился, как обмылок,
Как приготовленное для тебя количество бутылок.
Приятно выпить у огня, считая листики резные,
Что липнут, головы клоня, на витражи сторожевые.
Ты ожидала, что поэт прославлен и материален?
Тебе покажет белый свет из окон флорентийских спален?
На то есть Бродский. Перечёл его стишок «Из Марциала»,
Который, оказалось, квёл, как старый тополь у вокзала…
Твой поезд – около шести. Возьми морошки, земляники,
Что рассыпалась по горсти неперехожего калики…
Меня схоронят задарма – нет сбережений под постелью,
И плакальщиц заменит март скоропостижною капелью.
Соматика
Соматика холма, он сумрачен и снежен,
Соматика сома, который был да сплыл...
Есть берег у реки, у моря – побережье,
Есть огонёк в печи, стремящийся в распыл.
А осень, веселясь, усердно корчит рожи,
Пороша не спешит, в кривые зеркала
Оглубиневших луж на каменистом ложе
Глядятся лишь церквей крутые купола.
И звезды в небесах напоминают клевер,
И в шелесте листвы рождаются стихи,
И трудно отделить зерно луны от плевел
Свинцовых облаков, застрявших у стрехи.
Привратники-стога сошлись у переправы,
И, паводка боясь, оскалили шесты...
Я вижу из окна сквозь сдвоенные рамы
Замёрзшие пруды – гигантские следы
Того, о ком прочёл вчера я сказку на ночь.
Неужто здесь бродил ужасный Блендербор?..
Соматика звезды... Звезда упала навзничь
В открытую ладонь и тлеет до сих пор.
Схоластика
Схоластика холма над тихим побережьем,
Схоластика сома, вздымающего ил,
От ласточкиных гнёзд, пока заря не брезжит,
Могильный холодок – навязчив и постыл.
Ещё осенний лес не лезет вон из кожи,
Не будят петухи уснувшего села,
Податлива душа, как не прошедший обжиг
Горшочек (не вари ни подлости, ни зла!).
Блуждают Братья Гримм по гримпенскому небу,
В отличие от них я вижу облака:
Одно – облезлый кот, другое – страус Эму,
И сами Братья Гримм, но не наверняка.
Паденьем желудей дырявится погода,
Меланхоличный мох, токсичный мухомор –
Они без лишних слов сгорают год от года,
Но множатся весной распространеньем спор.
И у меня есть сын, и дочь моя в Вероне,
Они, меня любя, не помнят обо мне...
И часто перед сном я подхожу к иконе
И что-то бормочу о поле и луне.
Софистика
Софистика холма без праздничной одежды,
Софистика сома, чьей тенью Азраил.
Я вру вам, что живу, хотя не врал вам прежде,
А где, зачем и с кем живу – я позабыл.
Сугорбый мой сосед сойдёт за Квазимодо,
За Гуинплена – жук, за Клею – стрекоза.
Вчера как первый снег обрушилась свобода
И ей наперекор обуглилась слеза.
С добытого сома сосед сдирает шкуру,
Построен у холма игрушечный завод.
Я покидаю мир де-факто и де-юре,
Как гавань корабли, спешащие в поход.
Всё, что сходило с рук, повисло тяжким грузом
На старческих плечах, и (к черту канитель!)
Я покидаю мир, воспользовавшись шлюзом –
Ищи меня-свищи за тридевять земель.
Не зная, что сказать, присяду на дорожку.
Софистика души и спутник Азраил...
Мне кажется, что я забыл в тарелке ложку,
Тетрадку на столе я тоже позабыл.
Карликоват (Лотрек Тулуз?) дом возле озера. Настырно
Он смотрит окнами на шлюз, головкой дырчатого сыра.
Холм. Дуновение зимы. Вдоль поля заячье сафари,
Ручей с оттенками сурьмы, клён – лунной пылью офонарен…
Темна, как ягода ирги, морозом скованная лужа,
Опрятен шорох кочерги в печи, где дозревает ужин.
Ночь прозорлива (Мессинг Вольф!), гадают звёзды над утёсом,
Странноприимная юдоль повита сумраком белёсым…
На раскладушке дремлет кот, свернувшись под ворсистым пледом,
И чайник задом наперёд кипит, как площади в Толедо.
Встаю. Кастилия скрипит в коленных и других суставах.
Увы, состарился пиит – разбит, как шведы под Полтавой.
Но душу выдадут глаза, в которых, полночью хранима,
Застынет чёрствая слеза от неотеческого дыма!
Август умер (Гильденстерн), мёртв сентябрь (Розенкранц)…
Облетает поле стерх, где докашивают рапс.
Молибденов цвет воды, долог тихий листопад,
Пар, идущий от скирды, словно едкий самосад.
Стог рапирою – Лаэрт; Гамлет – дерево в огне.
Спит искусственная смерть милой ящеркой на пне.
Где докашивают рапс, лес, как замок Эльсинор,
За который Фортинбрас – ветер затевает спор.
Вот и весь тебе Шекспир. Череп Йорика – валун.
Я, закрыв ладонью спирт в стопке времени, вздохнул,
Выпил, сплюнул, закурил «Аполлон» – полоний! Сад.
Ливень (Клавдий) лил и лил быстродействующий яд
в ухо озера (отец принца датского – король)…
Замигал на кухне свет, как порхающая моль.